Я живу в Белой. Как семья вернулась из города в деревню, чтобы учить туристов пущу любить
Сергей Пискун и Татьяна Исаева из деревни Белая Каменецкого района сами себя называют «коренными пущанами». Нет, это не затворники, живущие в ските посреди древних беловежских дубов. Не друиды, не дриады, не лесуны и не русалки. Не следует также путать пущан с пущевиками. Последние — злые и очень высокие лесные духи, а Сергей с Татьяной — вполне себе обычные люди, но с особыми умениями и навыками, которые малополезны в городском быту, но бесценны в сельской глуши. К их дому подходят благородные олени, им (а кому же еще?) поют синицы, их не боятся рыси, а волки, наоборот, обходят стороной. Дикая пущанская малина отдает им свои листья на чай, а вековые ели делятся молодыми шишками для варенья. Коренным пущанином нельзя родиться, но можно стать. Главное — пущу любить.
Деревня Белая находится за одноименной рекой на окраине Беловежской пущи. Местные уверяют, что названия села и реки тесно связаны с дочерью великого князя Витовта, которая любила белый цвет настолько, что летом всегда надевала белый сарафан, а зимой — белые полушубок с шапочкой. По легенде, юная княжна отпраздновала свадьбу в Каменце и поехала со своим суженым в белоснежных свадебных нарядах на белых конях в город Беловежа. Дорогу молодым выстлали льняным полотном, который отбелили пущанские женщины. Якобы участок пути пролегал и через нынешнюю деревню Белую — отсюда и название. Документальных подтверждений сельскому мифу нет. Неизвестно даже, существовала ли тогда эта деревня, ведь впервые она упоминается в документах в 1560 году — то есть через 130 лет после смерти Витовта.
«За польским часом» деревня Белая была побольше соседних Каменюк. Здесь стояла церковь с большим приходом, работал полицейский участок, почтовое отделение, школа, аптека и продуктовая лавка еврейки, которую по-местному звали Эстеркой. Местечко было преуспевающим. Сюда съезжались жители соседних деревень, чтобы заработать копейку.
Этим материалом TUT.BY продолжает свой проект «Я живу» — о деревнях, агрогородках, поселках с интересными (и порой даже смешными!) названиями, где нет гипермаркетов, парков, ресторанов и баров, порой — даже школ и рабочих мест. Зато есть люди — те маленькие и незаметные порой Личности, которые живут в нашей с вами стране: рождаются, женятся, растят детей, встречают гостей, ищут работу, хоронят стариков — и очень любят свою родину. Это проект не о попсовых и вылизанных турмаршрутах, это истории о настоящей Беларуси и настоящих белорусах, а еще — об искренней любви к месту, где остаешься по какой-то причине или всему вопреки.
Современная же Белая — это около двух десятков дворов и один сельмаг. Почтовое отделение заменил почтовый автомобиль, полицейский участок — участковый, в школу и сад местных детей (всех пятерых) возят на автобусе в Каменюки. За работой в Белую тоже никто давно не ездит.
«Тут редко кто-то новый появляется и редко кто-то отсюда уезжает»
Единственная архитектурная достопримечательность деревни — это дом 1929 года постройки. В польское время в самой большой его комнате занимались дети, а другие покои занимала семья. На входе висела табличка: «Publiczna szkoła powszechna w Białej"(с польского — общественная начальная школа в Белой). Дважды этот дом мог исчезнуть — и дважды чудом избегал этой участи.
Первый раз — во время немецкой оккупации. Вице-канцлер Германии Герман Геринг, который любил охотиться в Беловежской пуще, решил очистить прилегающие территории от деревень, чтобы сельчане не помогали партизанам.
— Нашу деревню сожгли. Осталось только два дома: наш и соседний. Не сожгли их только потому, что немецкий офицер влюбился в девушку, которая жила в соседнем доме. А если бы жгли наш дом, сгорел бы и ее, — рассказывает нынешняя хозяйка деревянного здания Татьяна Исаева.
Во второй раз угроза нависла над деревянной хаткой в начале нулевых. Бывшая хозяйка дома умерла, а ее наследники хотели ветхое здание разобрать и вывезти под дачу. Татьяна, которая выросла в Белой, в то время жила и работала в Москве, но сарафанное радио донесло до нее новости. Ее родительского дома уже не было, но ностальгия не отпускала.
— Очень хотелось спасти дом. Вы поймите, в деревне никогда не было такого, чтобы дом куда-то увозился. Тут так не принято. Тут редко кто-то новый появляется и редко кто-то отсюда уезжает. Нам удалось договориться, мы оставили маленький задаток — и нам под честное слово сказали: «Когда сможете — тогда рассчитаетесь, но в первую очередь спасайте дом».
Для Белой это был прецедент — обычно местные за свои сотки держатся. Здесь же с одной стороны — пуща, с другой — река. Хочешь по грибы иди, хочешь — по ягоды, хочешь — на рыбалку. А не хочешь ничего, так просто выйди во двор, закрой глаза и наслаждайся звуками природы без регистрации и СМС. Быть может, и наследники вряд ли бы продали Татьяне старый дом, если бы не его состояние. Самым слабым местом хаты была крыша. Ее Татьяна и стала спасать в первую очередь:
— Мы поменяли крышу, накрыли ее, а в ноябре выпал снег и сразу сантиметров 50 легло на крышу. Снег не сошел до самой весны. Вовремя крышу поменяли. Так дом бы рухнул, сто процентов.
Посмотреть эту публикацию в Instagram
Публикация от Усадьба «Польский маёнтак» (@agrousadba_polskii_maentak) 9 Окт 2019 в 7:07 PDT
«Как можно не различать, где скальный дуб, где черешчатый?»
Татьяна родилась в другой пущанской деревне — Лядские. В Белую она с родителями переехала в 1975 году. Родители работали в лесничестве и часто брали дочерей с собой в пущу.
— Мы росли на природе. Родители шли в лес собирать грибы, ягоды — мы собирали вместе с ними. Они нам рассказывали: это клубника, это земляника, это черника… Потом убегали от родителей, а они искали нас в лесу. Помню, было мне, может, годика три. Я убежала, меня встретили деревенские, спросили, как я домой сама попаду. Я и рассказала, что это папин обход [закрепленная за лесником территория], что вон там я сверну, выйду туда, пройду так. Мне потом долго это вспоминали люди. Говорили: «Как такие маленькие дети не боятся леса?». Но нас всегда родители за руку по лесу водили, рассказывали: это дуб, это ель. В пуще ведь больше 20 видов деревьев-аборигенов, которые издревле здесь произрастали. Как этого можно не знать? Как можно не различать, где скальный дуб, где черешчатый? У нас это была обязанность: понимать, где ты живешь и для чего, — рассказала хозяйка усадьбы.
После школы Татьяна уехала из Белой. 20 лет прожила в Бресте, пять с половиной лет в Сургуте, потом — в Москве. В деревню своего детства Татьяна вернулась после того, как восстановила дом.
Во время ремонта семья постаралась максимально сохранить оригинальную планировку и элементы интерьера. Даже массивные крюки на потолочных балках, за которые когда-то подвешивали колыски, оставили везде, где они были. Правда, в 2006 году, когда дом стал агроусадьбой, в жилых комнатах их поснимали — не все туристы сразу понимли предназначение крепежей. У некоторых гостей крюки под потолком ассоциировались не с началом жизни, а с ее преждевременным концом.
— Можно сказать, что агротуризмом занималась еще моя мама. Просто в то время такого понятия не существовало. Наш дом стоял на краю деревни и к нам постоянно приходили люди. Кто ехал по грибы — останавливался и спрашивал, где их искать. Кто ехал на сенокос, останавливался за водой. А там, где вода, там и молоко, где молоко, там кусочек хлеба. И уже в следующий раз, когда мимо нас ехали, они нам что-то привозили, маму угостить. У нас бывало очень много людей. Когда мы были маленькими, думали, что это все наши родственники — так часто они к нам приезжали. Это уже и был агротуризм, только ему в то время не было названия, — улыбнулась хозяйка.
Посмотреть эту публикацию в Instagram
Публикация от Усадьба «Польский маёнтак» (@agrousadba_polskii_maentak) 28 Окт 2019 в 5:42 PDT
«У вас что, попугаи есть?»
Сегодня 90% гостей агроусадьбы — белорусы. Чаще всего к Татьяне и Сергею приезжают семьи с детьми.
— Люди едут послушать природу. Весной у нас прямо за забором журавли курлычут, два дня назад волки выли, — рассказывает хозяйка.
— Да вон сегодня волка видели — переходил дорогу перед машиной, — говорит Сергей.
— Я еще вышла из машины с криками: «Сережа, я буду фотографировать». Волк шел по своим делам по тропе, а, когда увидел, что я за ним увязалась, поджал хвост и убежал. Он был очень красивый: большой, серый…
— Коренные пущане волков не боятся?
— Да ну, что вы… Нет страшнее зверя, чем человек. Животные очень доверчивые. Волки без надобности нападать не будут. Если они сыты и довольны, то пойдут своей дорогой. Точно так же и рыси. Когда мы еще сюда не заселились, к нашему дому всю зиму приходил огромный большой олень и спал под окном. Птицы к нам тоже часто залетают. На территории пущи — около 10 видов дятлов, и здесь их можно увидеть. У нас по двору летает зеленый дятел. Яркий, как попугай. Наши гости увидят его и спрашивают: «У вас что, попугаи есть?!». А он когда крылья раскрывает, у него просматривается желтоватый окрас, как у иволги…
— Удод вот тоже, — добавляет муж.
— Да. Залетит, сядет, гребень покажет свой шикарный. А люди удивляются: «Ой, попугайчик маленький». В пуще гнездится около 180 видов птиц. Представляете, насколько богат этот мир?! Конечно, кто этим не интересуется, тот этого не видит. К сестре на усадьбу приехал как-то француз, чтобы увидеть трехпалого дятла. Для одних дятел — это дятел. Все. А ведь он бывает сирийский, зеленый, желна, большой пестрый, средний, малый… Сестра завела француза, показала, где обитает трехпалый дятел. И уже пошла молва, поехали сюда люди. Один иностранец сделал точечку на карте — а реклама разлетелась по всему миру.
Наковальня XVII века и весы Siemens 1929 года
Со временем участок бывшей школы прирос баней, сушилкой, где хозяева заготавливают травы для отваров, пасекой, чайным домиком и музеем-кузней. Сергей, который до переезда в Белую жил в Бресте, освоил кузнечное ремесло. Говорит, было несложно. Дед и отец Сергея были кузнецами, а сам он по основной профессии сварщик. В кузне хозяин проводит мастер-классы и выполняет заказы местных фермеров:
— В основном это мелкие работы: ножи, тяпки.
Кузнечному делу Сергей обучил и трех сыновей. Двое уже взрослые и учатся в Бресте, а младший помогает отцу в свободное от учебы время.
В кузне Сергей собрал целую коллекцию раритетных предметов сельского быта. На одной полке выставлены угольные, чугунные, электрические утюги, на другой лежат тяпки, серпы, лезвия кос, клещи, топорища, на гвоздях висят подковы и лампы: карбидные, керосиновые. Есть даже старые весы Siemens 1929 года, сейф 1887 года и наковальня XVII века. Венчает стеллаж балка с надписью: «Эта шопа Осипа Кисляка 1915 год. В 1931 году передана Юзе Кисляку».
— Эту балку я нашел, когда старый сарай разбирал. Шопа — это сарай. А эта балка, как паспорт — указывает владельца, — объяснил кузнец.
Экспонаты для музея Сергею передавали местные и жители окрестных деревень.
«Когда нам с мужем тяжело, мы берем удочки и едем на рыбалку»
За 13 лет работы агроусадьбы сельская романтика из супругов не выветрилась. В город дауншифтеры возвращаться не хотят.
— Там бежать надо, а здесь — жизнь, — вздыхает Сергей.
— Я себя в городе сейчас не вижу, — признается Татьяна, — Мне удобно надевать то, что мне удобно. Мне удобно ходить в том, в чем мне удобно. Я могу планировать свой день, как я хочу, а не как требуют обстоятельства. Когда нам с мужем тяжело, когда мы устали и надо поменять картинку, — берем удочки и едем на рыбалку. У него свои удочки, у меня свои. У него свое место, у меня свое. Червяками и опарышами, ладно, делимся. Посидим, порыбачим, — и с новыми силами возвращаемся. Хорошо тут, в пуще.
CS GO Fast: онлайн-портал с возможностью игры на реальные деньги
Качественные пиломатериалы собственного производства
Скачанное онлайн казино: обзор приложения для игры на реальные деньги
Открытие Италии: посольство в РФ разъяснило кто и как может получить туристическую визу
Израиль назвал дату открытия для российских туристов
Ремонт спортивных тренажеров: особенности и поиск мастерской